Выдерживая театральную паузу, Мир полез во внутренний карман пиджака.
Если честно, долго придумывать, что именно сможет порадовать Амину больше всего, Миру не пришлось. Все лежало на поверхности. Лежало там уже долгие годы. Загвоздка состояла в другом – чтобы заполучить то, о чем мечтала Амина, пришлось долго и усердно работать. А еще долго и усердно убеждать друга в том, что ей нужней…
– Говорят, что у предметов нет души. Мне кажется, это не совсем правда. У некоторых предметов душа есть. Она есть даже у некоторых зданий… Например, у клуба Баттерфляй, который находится в славном городе Киеве, душа определенно есть. Она… красива. Она… своенравна. Она… очень работоспособна, умна, хитра, добра, любяща. Она нежна, но, в то же время, является чуть ли не самым стойким оловянным солдатиком из всех людей, которых я знаю. Она честна. Она решительна. Она… любима. Очень любима мной, – Мир глянул на Амину ласково. – И я хотел бы сделать подарок, который помог бы душе реализовать одну ее очень важную мечту… Бабочка теперь твоя, Амина. Вот, – Мир достал на свет божий маленькую бумажку, протянул жене.
Она взяла, сначала, хмурясь, глянула на него, а потом на бумажку, вновь на него…
– Это визитка. Ну читай же…
Потом снова на бумажку.
«Бабаева Амина Тахировна – генеральный директор ООО «Баттерфляй».
– А как же? – прочла, такой же хмурый взгляд перевела теперь уже на Имагиных, следивших за ней почти с таким же любопытством, как Мир…
Нельзя сказать, что Глеб вот так сразу легко и просто согласился на предложение Дамира продать контрольный пакет Бабочки. Ему было сложно принять это решение. Все же клуб значил для него много. Он был частью его истории. Но Миру удалось, казалось бы, невозможное. Бабаев победил не за счет денег, предложив баснословную сумму, не хитростью, посвящая в то, насколько убыточным место было до недавнего времени. Он просто рассказал о том, насколько Амина его любит. И насколько клуб отвечает ей тем же. Имагин сдался. И теперь их с Аминой любовь к Бабочке измерялась в пропорции: сорок на шестьдесят процентов. Контроль был у раньше Краевской, а с сегодняшнего дня Бабаевой. Осталась мелочь – дооформить все документы и привыкнуть. Это для Глеба. Амине же предстояло еще поверить.
– Спасибо… – прижав визитку к груди, Амина шепнула, глядя сначала на Глеба, а потом на Мира.
Весь день держалась. Весь день пьянела от счастья. Весь день чувствовала себя тем самым – самым счастливым человеком во всем мире, а получив этот подарок, сдержаться не смогла – на глазах выступили слезы.
Встреча с Миром и все, что случилось после, позволило наконец-то понять и поверить – чудеса случаются. Из самой глубокой ямы есть выход. Там, сверху, стоит человек, готовый спустить лесенку, подать руку, залезть на дно и лично вынести тебя на руках. Просто не нужно упираться и рыть все глубже и глубже.
– Спасибо… – скользя взглядом по родным лицам, собравшихся за столом, Амина поднялась, взяла за руку Мира, другой же по прежнему прижимала визитку к груди. – Спасибо вам, родные…
По давно уже исполосованным морщинами лицам родителей. Пожалуй, исполосованным слишком рано. Пожалуй, не столько от возраста, сколько из-за всего пережитого. Из-за совершенных ошибок и ожидания… Вот только сегодня они улыбались. И лица их светлели. И молодели. И плечи распрямлялись, ведь с них упал огромный груз…
– Спасибо… – по лицам Людмилы и Николая Краевских. Родителей, в чьи глаза всегда будет смотреть тепло и больно. Людей, любовь к сыну которых никогда и ни за что не умрет в ее сердце. О котором она всегда будет помнить. И всегда будет благодарна ему за то, что был. А им за то, что есть.
– Спасибо… – по лицам родителей Мира, за то, что воспитали такого сына, за то, что приняли ее в свою семью, за то, как мудро поступали вчера, поступают сегодня и будут поступать завтра.
– Спасибо… – по лицу Аббас-бея, за то, что сделал из нее и танцора, и человека. Что никогда не сомневался в ее праве любить – танцы, определенных людей, мир. За то, что всегда верил. За то, что всегда же был и будет готов принять, простить, успокоить и помочь.
– Спасибо… – Глебу за Бабочку, Насте за мудрый совет.
– Спасибо… – Зарине за танцующего мужа.
– Спасибо… – Всем. Каждому.
– Спасибо… – а главное – ему спасибо. Остановившись на лице мужа, Амина улыбнулась, заглядывая в бездонные любимые глаза. – За все.
***
В комнате было темно-темно.
Мужчина и женщина стояли в обнимку. Он гладил ее по спине, она же положила голову на его плечо, прислушиваясь к этой их уютной тишине.
– Как же хорошо, когда ты молчишь, Амине-ханым… Я бы эти минуты консервировал, ей богу, – Дамир хмыкнул, тут же получив тычок в ребро. Даже не сомневался, что ее спокойствие обманчиво. Его Амина всегда готова к труду и обороне – язвить, крушить, работать.
– Я охрипла просто, не надейся даже, – и действительно ведь охрипла. Три баяна, может, на их свадьбе порвано и не было, но невесту потрепало знатно. Впрочем, не ее одну. Мир эмоционально был так же истощен, как Амина.
Поэтому-то, попав домой, они тут же в порыве страсти не набросились вдруг на друга, пытаясь содрать одежду и потом ночь напролет любиться, ну или деньги считать, на худой конец. Нет, раздеться-то они разделись – с Амины платье стянули, с Мира пиджак и рубаху. Но потом так и остались стоять посреди комнаты, обнявшись, прислонившись друг к другу.
– Есть хочешь?
– Спать хочу, – подтверждая свои слова, Амина зевнула.
– Иди тогда.
– А ты?
– И я пойду скоро, только в душ схожу…
Даже не думая сопротивляться, Амина юркнула в постель, под ватное одеяло, вздохнула как-то блаженно… и тут же затихла.
Мир же хмыкнул, подумал, что утром надо бы пошутить о том, как она умеет страстно посапывать в первую-то брачную ночь, а потом направился в ванную.
Сполоснулся, посвежел, вышел, к окну приблизился, посмотрел на пылающий огнями город, залюбовался…
А потом вновь развернулся, теперь уже к кровати, и во второй раз залюбовался. Но уже куда сильней.
Обняв то самое одеяло, тут крепко спали его любимые ноги, его любимые руки, носик любимый, глазки обожаемые. Попа спала, заслужившая не одной жестокой расправы. Губы спали – сладкие. Ушки, которые вечно востро. Волосы – длинные, черные, разметанные по обеим подушкам. И характер тоже спал. Ужасный. Стервозный. Страшный. Но такой любимый.
Мир прилег рядом со всем этим богатством, обнял его – богатство, губами губ коснулся. Они ответили. Значит, не так уж крепко спали.
И руки ответили, тут же начали по телу шарить, одеяло на пол сбросили.
– Мокрый весь, – и голос не спал. Звучал тихо, но отчетливо. Только глаза открываться не хотели.
– Какой есть, – ощущая эти сонные прикосновения, Мир тоже закрыл глаза, улыбаясь. И почти заснул. Уже даже сон какой-то начал смотреть, кажется, когда еще один вопрос услышал. Тихий-тихий.
